Торжество толерантности. Глава 1

— Э, мистер? — обратился вдруг гость, задержав руку с надкушенным бутербродом: — А, это вот то, что я съем. Это за чей счёт?

— В смысле, за чей? — недоумённо спросил Айванофф: — Я же угощаю.

— О! — бутерброд отправился в рот: — Ты хороший чувак, белый мистер. Не то что местные. Такие жмоты! Такие жмоты! Каждый факинный крекер вычитают из моего гонорара. Будь спок, я уж не подкачаю. Выебу твою белую суку в лучшем виде. Даже если она свинья. Ха!

«Кажется я его сейчас убью», — подумал мистер Айванофф, но ничего такого вслух, конечно же, не сказал. И тем более — делать не собирался. Толерантность превыше всего. Надо быть терпимым к чужой культуре. Просто этот малообразованный нег афро-гражданин имеет слишком небольшой словарный запас и других слов не знает. Конечно, он не хотел оскорбить его жену. Наверное, он даже думает, что так и надо называть женщину. Просто ему никто не объяснил.

— Видите-ли, — тактично начал мистер Айванофф: — На самом деле называть женщину словом «сука» не совсем ээээ хорошо

— Приятель, — фамильярно перебил его негр: — Все вы, переселенцы, хорошие ребята. Особенно поначалу. Но мало быть просто хорошим. Мы должны чтить закон, понимаешь? Если в законе написано «белая сука», то это белая сука, а никак не женщина. Я точно придерживаюсь правил, что и тебе советую, — чернокожий многозначительно поднял вверх палец.

Айванофф не слишком хорошо разбирался в тонкостях местной юриспруденции, и счёл за благо смолчать. Гость же продолжил:

— И скажу тебе больше, приятель. Хотя не должен, это вообще-то док будет втолковывать тебе на следующем занятии. Но ты пойми, что женщина нуждается в сбалансированном сексе. Билль о феминизме, статья 23, поправка вторая. Ты ей муж, от тебя она ждёт ласки. А я — чёрный господин, олицетворение глубинных страхов из тёмной ночи, воплощение извечного зла, ну и так далее, док тебе растолкует. Короче, моя задача — дать ей почувствовать себя сукой. Вещью. Насладится животным образом. Животное наслаждение не греховно, так что ни твоя, ни её религиозность от этого не страдают. И она безопасно для её бессмертной души получает мирское удовольствие. Вот дать ей это животное наслаждение — это моя работа, приятель. Тяжёлая, нелёгкая работа ебать белых сук. Кстати, давай, тащи свою сюда. Свинья она или корова, а контракт есть контракт. Я должен работать. У меня ещё три вызова.

Мысленно Айванофф изничтожил гостя и надругался над трупом в особо извращённой форме. В реальности же он пошёл за женой. Негр был прав, закон есть закон. Быть может этому афро-гражданину действительно не так уж приятно натягивать чужих жён на свой чёрный шланг, но что поделать? Хотя уж его жену натянуть захотел бы любой. Особенно в таком развратном виде.

— Дорогой? — жена обернулась к нему от трюмо: — Я уже готова. Обещаю, — она подскочила к нему, и чмокнула в щёчку: — Постараюсь чтобы тебе не было за меня стыдно. Кстати, как думаешь, ему это понравится?

Она отошла на пару шагов и указала на свой обнажённый животик. На нём помадой было выведено: «Дыра для чёрных членов», и стрелочка направляла вниз.

Айванофф остолбенело уставился на надпись. Потом перевёл взгляд чуть ниже. Трусики на ней были, но Они являли собой две тонюсеньких ниточки, плавно обтекавшие гладкий лобок, и не скрывавшие ничего. Ни-че-го. Жена повернулась к нему попкой. Сзади узкая полоска пролегала строго между полненькими ягодицами, как бы деля аппетитный женский зад пополам. Женщина, вильнув попой, опять повернулась к нему лицом, и Айванофф оценил лифчик. Это было нечто кружевное с прорезями для сосков. Довершали сногсшибательный красный наряд красные же чулочки и босоножки на высоченных каблуках.

— И ещё я хочу попросить тебя, — донёсся вкрадчивый голос жены: — Чтобы, когда это будет происходить, ты был рядом.

— Да, конечно, я буду поблизости, — всё ещё в замешательстве от надписи ответил Айванофф. Он-то полагал, что там жена должна принадлежать только мужу.

— Нет, не где-то поблизости. Не в другой комнате, как в прошлый раз. А совсем рядом. Держать меня за руку.

Всему бывает предел.

— Дорогая, — едва подбирая слова от внезапно нахлынувшей ярости, произнёс муж: — Этот негр жрёт там мою салями с моим вареньем и собирается овладеть моей женой. Может я ещё должен благословить ЭТО?

Улыбчивая мордашка супруги в один миг словно окаменела, вскинув голову, женщина с возмущением смотрела на него.

— Такого предательства я от тебя не ожидала, — упрекнула она предельно обиженным тоном: — Думаешь мне это нравится? Я, наверное, тащусь от этого, да? В меня запихнут черный хуй, толстенный, как моя рука. А мой муж собирается сбежать в другую комнату, залезть там с головой под подушку, только чтобы не видеть. И это вместо того, чтобы поддержать свою жену в такой ответственный момент, помочь ей пройти это важное испытание, — она всплеснула руками.

И потом всё ещё говорила, говорила, но он не слышал её. Перед глазами её несчастного мужа уже стояла яркая картина — как произойдёт ЭТО. Как грубый неотёсанный негр сграбастает своими загребущими лапищами его красавицу-жену. И не то ужасало, что это вообще-то его собственная жена. О, нет, не надо думать будто Айванофф был законченным эгоистом.

При всех своих человеческих слабостях и недостатках он любил свою жену не как собственность, право на которую подтверждает роспись в брачном контракте, а как возлюбленную женщину. Как Даму Сердца, верным рыцарем которой он мечтал быть. Ну хотя бы в своих мечтах. Ведь это же благие мечты, разве нет? И вот только сейчас он осознал насколько же он в реальности уступал тому себе, который блистал в его мечтах.

Как мог он думать о себе, о своём праве мужа на жену? Думать так, будто она какая-то скотина, заклеймённая кольцом на пальце. И место её — в стойле, то есть в его постели. С ним и под ним. Как он мог опуститься до таких пошлых мыслей, когда думал про эту святую женщину? Женщину, готовую пожертвовать самым драгоценным, ради того, чтобы подарить ему право жить в райской стране? И ради него она принесёт себя в жертву! Отдаст себя этому наводящему страх негру. А тот ухмыльнётся и швырнёт её на диван.

Разве так можно с ней? Её же напугает чёрный злодей. Она сожмётся, не захочет его пустить к своему сокровенному, такому беззащитному и совершенно голенькому местечку. Но где ей тягаться с этим сыном коварных джунглей? Она может сжимать точёные коленочки и даже обнять их руками. Но темнокожий дикарь, смеясь, наложит свои лапы на её ножки в этих возбуждающих чулочках и одним резким движением вдруг разомкнёт их. Разом! Будто разрывая надвое. Айванофф видел это — бедняжка лежит на диване с раздвинутыми ногами, а негодяй, мрачный, как гранитный утёс в безлунную ночь, с похотливой ухмылкой, едва ли не брызгая слюной, любуется её промежностью, словно прикидывая, какую из двух дырочек попробовать в начале.

Закричит ли она или закусит губу, чтобы не закричать — насильнику это без разницы. Набухший, в переплетении вен чёрный гигант восстанет и вонзится в нежную белую плоть. Он насадит её, будто индейку, на свой стальной вертел. И будет пронзать им, не взирая на слёзы и мольбы. Будто смеясь над бесплодными усилиями жертвы, беспощадный могучий член по самые яйца войдёт в прелестную киску жены, заставляя её вздрагивать и выгибаться под ужасным натиском. А может быть, посреди этой вакханалии, когда злодей усилит свои выпады, раздалбливая красавицу, сама природа смилостивится над бедняжкой и лишит её чувств, чтобы несчастная хотя бы не ощущала боли?

Мистер Айванофф затряс головой, изгоняя жуткий морок. Он должен, обязан был что-то предпринять. Что-то очень решительное.