Двенадцать мгновений жизни Леры К.

1.
В кедрах выл весенний ветер, перекрывая говорок экскурсоводицы:

— ... Мы можем видеть, как величие природы... священные чувства... Великая святыня... все племена... на поклон...

Лера морщилась и смотрела на Дэна. К нему липли девчонки, намазюканные макаки из параллельного — Машка и Зойка по прозвищу Бзяка. Дэн был не против, и Лере казалось, что внутри нее проводят пальцем по мокрому стеклу. Хотелось реветь, или крикнуть «Ааааа!», или пнуть что-нибудь ногой от души (а лучше — кого-нибудь).

Лере было кисло, как никогда. Она знала, что ни Дэн, ни кто другой никогда не обратят внимания на нее, уродину, — и все равно поперлась на эту гребаную экскурсию в эту гребаную священную рощу — кормить комаров и скрипеть зубами, глядя на Дэна и его гребаный гарем. Весь класс был здесь, и еще половина параллельного: дебильные хари, хиханьки-хаханьки, телячий восторг молодых организмов, выпущенных на травку...

— ... Камень служил, так сказать, алтарем великому богу Ульгеню, хозяину неба. Мы можем видеть, что этот, так сказать, валун... древние верили, что он исполняет наши желания... коснуться великого камня... — вещала экскурсоводица.

Лера старалась не слушать ее — и так было тошно. Наподдавая ногой шишки, незрелые, без орехов, она отошла к центру поляны, где ветер глушил голоса. Валун бога Ульгеня чернел в траве. Лера устало облокотилась на него и ткнулась лбом в холодный мох.

Какое-то время она просто слушала ветер. Потом донеслось визгливое хихиканье, и Лера заскулила: «Бзяка... « С хихиканьем смешался знакомый смех — пацанский, с хрипотцой.

«Почему? Ну почему?" — вопрошала она неизвестно кого. — «Хоть бы я была красивой. Хоть Бы Я Была Красивой. ХОТЬ БЫ Я БЫЛА КРАСИВОЙ!!!" — повторяла Лера про себя, вжавшись в мох.

2.

Она проснулась рано, в полседьмого. Потянулась, выплывая из странных снов, томивших ее под утро — и замерла.

Что-то было не так.

Какое-то время она лежала, прислушиваясь к утру. За окном гремел трамвай, надрывались воробьи, рокотал чей-то утренний мат; в квартире было тихо — папа еще не встал. Все было, как обычно.

Лера вдруг поняла, что «не так" — это не снаружи, а внутри: почему-то не было обычного кислого чувства, когда хотелось зарыться в подушки и никогда не вылезать из них в мир, напичканный обидами. По телу разливался ровный вкусный ток, и Лера вдруг поняла, что ей хочется улыбаться. Более того, она поняла, что уже улыбается. Наверно, у меня на редкость дебильный вид, подумала она, и от этой мысли заулыбалась до ушей.

Сквозь край занавески пробился солнечный луч. Вдруг захотелось встать, вскочить, вспорхнуть... Такое чувство было только в детстве, когда дневной осадок обнулялся по утрам, и Лера просыпалась новенькой и легонькой.

Удивившись, Лера встала и потянулась. Необычное, с детства забытое чувство легкости наполняло ее. Хотелось не ходить, а прыгать козочкой, напевать и смеяться без причины. День казался большим и заманчивым, как новый фильм.

Заглянув в зеркало, Лера увидела там привычную заспанную физиономию, скорчила ей рожу — и помчалась в ванную.

Странно, но физиономия из зеркала осталась в ней какой-то новой ноткой. Только под душем Лера поняла, в чем дело: впервые та глянула на нее дружелюбно. Обычно они смотрели друг на друга со скрытой ненавистью, как опостылевшие сожительницы.

Озадаченная Лера изогнулась, свесив груди, и глянула в зеркальце над мойкой.

На нее смотрело лицо, знакомое до последней пóры на кончике носа. — Привет! — сказала Лера лицу, и оно в такт ей шевельнуло губами. — Не перебивай старших! — и лицо обдало Леру потоком смешинок.

Скорчив новую рожу, Лера обтерла ступни, раскрыла дверь, чтобы выбежать к большому зеркалу и разобраться наконец, в чем дело...

— Ой! — В коридоре стоял папа.

Голая Лера застыла, сверкая мокрыми сосками, затем опомнилась — и молнией юркнула за дверь. Оттуда донесся пристыженный смех.

— Какая все-таки ты у меня красивая, — сказал ей папа, когда Лера вышла из ванной, запаковавшись в халат. — Совсем как мама, и еще лучше.

Он никогда ей такого не говорил. Ей вообще никогда никто такого не говорил, и Лера замерла на полушаге.

— Ну не надо, не надо стесняться. Ведь когда-то я... были ведь и пеленки, и все было. И не так уж давно. Всего каких-нибудь... Считай, вчера!