Восточная западня. Часть 2

Ловила его руки и целовала их, прося простить меня и обещая послушание и преданность впредь. Просила забрать меня отсюда, твердя, что мечтаю вновь оказаться в его объятьях. Жёсткие руки смягчились, он положил их на мои волосы.

Уже вскоре в моих роскошных покоях меня отмывала милая Джейн, мягко упрекая в неблагоразумии. По её словам, я ничего не продумала заранее, поступив импульсивно и глупо. Так нельзя в чужой стране, где у женщин мало прав, а у беспаспортных иностранок их вовсе нет. Она заклинала впредь быть умной и хорошенько обдумывать свои шаги. Облачив в прозрачные одежды, уложив волосы, надушив и наложив макияж, служанка оставила меня ожидать своего благодетеля.

Смиренно на коленях у разобранной кровати я встретила хозяина, вошедшего со строгим лицом. Распахнув полы халата и обнажив висящее сморщенное достоинство, он велел вымыть ему ноги. Старательно тёрла я жесткие ступни и щиколотки старика, прижимаясь к его коленям грудью, обтянутой прозрачной тканью. Презрительно цедя фразы, он спросил о причине моего побега. Молодостью и глупостью объяснила я свой необдуманный поступок, а также отсутствием истинной веры. Вот если б я приняла его веру, то Б-г избавил бы меня от ненужных сомнений. Старик одобрительно посмотрел на меня, погладил по волосам и прибавил, что ему нравятся мои мысли. Если я твердо решила стать истинно верующей, то он готов помочь мне. Б-г прощает оступившихся и принимает их раскаяние. Как принимает сейчас он сам мои извинения, если они подлинные.

Широко расставив ноги, поглаживая висящий орган и сжимая мне плечо, старый лицемер всерьез рассуждал о религии, готовясь через минуту принять ласки неверной. Забыв, что религия запрещает наслаждаться прелюбодеянием, не ведущим к зачатию. Усмехнувшись про себя подобному парадоксу, я отодвинула таз с остывшей водой и поднесла к губам хозяйскую ступню. Облизав стопу, я поцеловала большой палец и, посасывая его, принялась поглаживать ногу всё выше и выше. Старик сладострастно откинулся на руках и уперся ногой мне в грудь. Пока я массировала его дряблые ляжки, скользя руками все выше, и сосала палец ноги, он придавливал мною грудь, стремясь ухватить сосок. Наконец упал на кровать, предоставив твердеющий член моим губам. Я очень старалась — хозяйский орган никак не хотел наливаться силой. Но не зря твердили насильники, что только я могу вернуть того к жизни. Довольный престарелый самец поднялся, ухватился за мою грудь и, намотав на кулак волосы, сильно насадил губами на пришедший в боевую готовность член. Сперму я проглотила до капли и долго не вы-пускала опавший орган, высасывая последнюю жидкость. Я призналась в любви стари-ку, и он довольно улыбался крепкими вставными зубами. Мы заснули, тесно обнявшись.

Фаворитка.

Постепенно я снова заняла центральное место в жизни Салмана-ага. Бодро он выходил утром из моей комнаты; я стояла за его плечом за завтраком, подливая ему кофе. Вернувшись из офиса и переодевшись в домашний балахон, он тотчас призывал меня. Тщательно причесанная и накрашенная, я с улыбкой целовала его руки, и он сладко жмурился. Хозяйкой я ходила по дворцу, приказывая слугам, покорно выполнявшим мои распоряжения. Насмешливо глядя в глаза, встречала злые взгляды его отпрысков, дивящихся моей наглости и ловкости. — Шлюха... развратница... неверная... — прошипела мне в лицо толстая жена Салмана-ага, когда я в струящихся стильных нарядах выходила из его кабинета с подносом в руках. — Ваши сыновья постарались сделать меня шлюхой. А вы не защитили меня, хотя могли. Теперь я здесь и никогда не оставлю возлюбленного хозяина, — равнодушно проговорила я, проходя не останавливаясь мимо неё. Спрятавшись за углом, я слышала их разговор, где муж указал ей, что он полный хозяин всего в доме. И пригрозил разводом. С красным лицом выскочила она из кабинета и, плача, ушла к себе, чтоб вскоре отбыть далеко на лечение. Все домашние были убеждены, что я околдовала старого хрыча, и только он, вновь за много лет став полноценным мужчиной, оставался доволен мной.

Мы часто сидели с ним в саду, и он объяснял мне основы религии, по-своему интерпретируя понятия греха и воздаяния. Запрета насилия и прелюбодеяния мы не касались, ловко обходя их в беседах. Я готовилась принять веру и каждый день читала толстую религиозную книгу, а он истолковывал непонятные места. Как ни странно, в ней вовсе не говорилось про бесправие женщин, про домашнее насилие, про сексуальное рабство, про закрытые одежды, про ненависть к представителям другой веры. Это была правильная и добрая книга про всеобщую, взаимную любовь разных народов и рас, мужчин и женщин, Б-га и людей. А похотливый лицемер находил в ней то, чего там не было, оправдывая все мерзости жизни, в том числе совершаемые его семейкой, именем Господа. На мои осторожные, продуманные вопросы он уверенно отвечал собственным толкованием канонов религии и сердился на мое любопытство.

Застыв перед зеркалом, я наблюдаю, как любовник застегивает на мне очередное тяжелое драгоценное колье, устраивая переливающиеся камни меж обнаженных грудей. (Порно рассказы) Я знаю, что вид небольших, высоких, с торчащими вперед сосками полусфер заводит его. Подобная, часто повторяющаяся сцена (у меня уже 2 шкатулки с дорогими украшениями) служит прелюдией к совокуплению, расцветающему новыми красками. От подчеркнутой и такой же неискренней благодарности я становлюсь страстной, устраивая зрелищные представления польщённому мужчине. Он сильно зажимает в кулаки мои груди и вдохновенно сосёт их, следя за прыгающими мерцающими камнями на упругих полушариях. Потом толкает меня на постель, ложится меж моих ног и долго смачно сосет мои вспухающие нижние губки, пока я испускаю театрально-громкие стоны. Затем недолгий минет (а то, пожалуй, ничего не случится!) — и я сжимаю его обвисшие ягодицы, сильно толкающие мою промежность. Осчастливленный сластолюбец удовлетворенно слушает мои обязательные признания в вечной любви к нему.

Спасение от тоски.

После секса, становящегося со временем все протяжённее и разнузданнее (моё молодое тело питает любовника свежими силами), я могу просить, что угодно и почти всегда получаю желаемое. Так я добилась разрешения учиться восточному танцу и массажу, уверив, что полученные навыки применю только на моем возлюбленном Салмане-ага. Каждый день ко мне ходят массажистка и танцовщица, давая уроки. Я увлечена этим занятием; очень уж тоскливо и горестно жить в ненавистном окружении, поэтому новые лица и новые навыки развеивают мою душевную тревогу. Незаметно меня оставила когда-то сильная любовь к восточному принцу, ушла в небытие вместе с реками слёз, пролитых на жестокой новой родине. Строго раз в неделю проводятся видеосеансы связи с мамой. Она скучает по мне, но мужественно крепится, довольная моей обеспеченной, устроенной жизнью. Ведь я её восточная принцесса. Хозяин и переводчик — неизменные свидетели и надсмотрщики видеосвязи.

После категоричного отказа Джейн помочь мне связаться с Россией, или посольством, или ещё хуже — полицией (видя нашу дружбу, ей не доверяют и никуда не выпускают, а сотовые и паспорта у прислуги сразу отнимаются), я не оставила осторожных попыток найти хоть какой-нибудь шанс освободиться. Украв в хозяйском кабинете конверты, я приготовила несколько писем: домой — моему другу Павлу и в российское посольство. В местную полицию после некоторых раздумий решила не писать — как бы не было хуже. Перерыв хозяйские деловые бумаги и справочники, я нашла адрес нужного заведения. По моей просьбе Джейн упросила симпатизировавшего ей слугу-филиппинца проверить правильность этого адреса, сходив туда и прочитав название улицы и надпись на вывеске. Его молчание я купила золотом (денег у меня нет, я же никуда не выхожу), а на сохранение тайны приходилось только надеяться. Опустить письма он наотрез отказался, опасаясь за их с Джейн жизни. Решила ждать благоприятного случая.

А пока с увлечение осваивала