Тётя Аня

2.

Должен сказать, что за тетей Аней ухаживали несколько парней, и к одному из них она даже благоволила - как казалось мне. Поначалу я ревновал к нему, но потом почувствовал, что тетя Аня общается с ним не столько из симпатии, сколько оттого, что "так надо", и перестал ревновать. Кроме того, я ощутил, что моя ревность мучит тетю Аню.

Вскоре произошел невероятный случай: однажды вечером тетя Аня ворвалась к себе домой - абсолютно голая, босиком, в истерике и слезах. Она сразу же закрылась в комнате и никого не желала видеть - даже папу с мамой, которые строили, конечно, самые худшие предположения.

Меня уже уложили спать, но я не спал, слушая разговоры и беспокоясь за тетю Аню.

Через какое-то время я встрепенулся, услышав неподалеку тети-Анин голос; поборов боязнь скандала, я выскочил босиком в коридор и увидел тетю Аню. Она была красной и заплаканной; всхлипывая, она умоляла маму с папой разбудить меня. Я бросился утешать её, гладить руки и волосы; помню двусмысленную атмосферу сочувствия и настороженности, которая тотчас разлилась по дому.

Тетя Аня упрашивала родителей вывести меня на улицу; они долго не соглашались, думая, что тетя Аня хочет рассказать мне нечто ужасное, для моего возраста совсем невозможное. Но она, страшно смутившись, произнесла фразу, которая и ужаснула родителей ("Анечка, как ты можешь - при Максиме?"), и в то же время успокоила:

- Не волнуйтесь, я… я не стала… ну, вы понимаете… не стала женщиной. - Голос её дрожал.

Мы вышли; некоторое время я только держал тетю Аню за руку и гладил её. Я понимал, что её обидели, может быть, даже побили, и жаждал крови обидчика.

Тетя Аня, наконец, села на лавочку; я присел у её ног, она обняла меня, прижала к себе и рассказала, как её обидел тот самый Ухажер. Оказывается, она пошла на его день рождения, когда я уснул (в сердце неприятно кольнуло, но сочувствие к тете Ане перебороло обиду), и там произошло нечто ужасное: парни выпили, затем схватили тетю Аню, повалили её на кровать, раздели догола, больно удерживая (тетя Аня показала мне синяки на руках и ногах; я хоть и не видел их - была ночь - но погладил все до единого), и Ухажер хотел…

Тут тетя Аня всхлипнула и запнулась.

Я сжал её руку, представив, как на милое, родное тети-Анино тело пялятся десятки глаз. Нагота её казалась мне моим личным, интимным достоянием, и я был в ужасе от того, что её видела вся улица. С другой стороны, я был рад, что ухажер не сделал ЭТОГО (чего именно - я твердо не знал, но смутно догадывался), и старался говорить весело, утешая тетю Аню: "Ты молодчина, ты такая сильная, ловкая - ты вырвалась от них, убежала…"

Скоро мне это почти удалось, и я, взяв с неё обещание больше не плакать, ушел спать. Всю ночь мне снился коварный план, который немедленно возник у меня…

Конечно, по дачам пошел слух. Наутро тетя Аня не выходила из комнаты; её папа зашел к нам домой, поговорил с моим папой, затем - они позвали меня и попросили пересказать им то, что я вчера узнал от тети Ани.

Это бесцеремонное вторжение в нашу интимную дружбу вначале обидело меня, но папа заявил, что им нужно это знать для восстановления справедливости. Он говорил серьезно; я понял, что он прав, почувствовал себя почти "взрослым" - участником заговора мстителей, - и рассказал, что Ухажер опозорил тетю Аню, но не до конца, потому что тетя Аня вырвалась и убежала.

То, что они оголили тетю Аню, я не мог и не стал рассказывать. (Это и так знали все: "Анька прибежала домой голяком", - я об этом узнал позже, и увы, не из добрых уст).

Папы были немало удивлены моим спокойным рассказом про "не до конца", но не стали допытываться, насколько глубоки мои познания в этой области, а переглянулись и понимающе кивнули.

Вскоре в тихом дачном мирке разразился грандиозный скандал: наши семьи выясняли отношения с семьей Ухажера. Этим занимались взрослые, удовлетворив мои претензии к их справедливости; но я, со своей стороны, тоже не сидел сложа руки. В сообщники я нанял ближайших своих приятелей...

Ухажер любил купаться. В один прекрасный день он вышел из воды и, обмотав бедра полотенцем, стал переодевать плавки. На пляже почти никого не было.

В этот момент из-за кустов выскочили трое мстителей - все в одинаковых плавках, в одинаковых масках, обтягивающих голову, "как у Фантомаса" (сделаны лично мною из грелок, купленных сестрой моего приятеля в соседнем селе). Они издали оглушительный боевой клич, набросились на опешившего Ухажера, швырнули ему в глаза горсть песку, вырвали у него из рук плавки - и мокрые, и сухие, - сорвали с бедер полотенце, схватили лежавшую на песке одежду - и умчались в кусты. План прошел блистательно.

Оголенный и ошеломленный Ухажер пытался было бежать за нами, - но тщетно: мы скрылись вместе с его одеждой. Я поручил друзьям забросить наши трофеи во двор Ухажера ("мы - мстители, а не воры"), а сам оббежал пляж с другой стороны, дабы насладиться местью в полной мере.

Когда я подобрался к пляжу, растерянный Ухажер пытался уйти с другой его стороны; но там все заросло резаками и камышом - проход был исключен. Он метался, не находя себе места. На него выразительно посматривали: наша затея, естественно, привлекла к себе внимание.

Он пробовал было сделать себе одежду Робинзона из травы, - но девушки, купавшиеся неподалеку, принялись высмеивать его - громко и откровенно, - и он, отчаявшись, пошел домой голым.

Ему пришлось пройти мимо девушек; они что-то ему говорили, визжали, хихикали, норовили потрогать член... Я видел, что его член поднялся высоко, как пушка. Ухажер, вне себя, побежал, затем вдруг остановился и, дергаясь, как паралитик, побрел в поселок, - с высоко задранным членом, который он прикрывал руками. Его видели много людей.

Я ликовал и злорадствовал…

Наша выходка не имела больших последствий. Мой план удался - нас не смогли опознать; заподозрив меня, допытывались, где я был - но ребята обеспечили мне алиби, заявив, что я играл с ними в месте, весьма далеком от пляжа. Даром, что ли, я читал Шерлока Холмса - целых две книжки?