Нежность /Самарканд/

Отобедав, Вайле и Пётр отправились на сеновал и моментально заснули сном праведников. И им снова было хорошо, преодолев первую серьёзную трудность вставшую на пути, их любовь стала более реалистичной. Они начинали любить друг-друга не "потому, что...", а "не смотря на то, что...". Любить, верить, надеяться. Запах свежего, цветочного сена обволок их своим дурманом, прогнал все дурные мысли, оставив их наедине и пусть у них ее было сил любить друг-друга, это не мешало им наслаждаться близким присутствием любимого человека. А ночью, когда тучи, словно занавес в опере, разошлись, и на сцену выступили звёзды и полная луна, Пётр и Вайле смогли снова заняться любовью и смотреть как отблёскивают под лунным светом капельки пота на их разгорячённых телах.

После побега Петра положение Алексея ничуть не улучшилось. С одной стороны можно было свалить всю вину на лётчика: мол он во всём виноват (иначе на какой хрен ему убегать от своих), а с другой - подпись главного конструктора тоже стояла на утверждении Петра основным лётчиком-испытателем и, если потянут того, то и ему вполне может достаться. Ногтей на пальцах почти не осталось. Он долго ходил по комнате, садился, вставал, ложился в одежде на кровать, снова вставал и никакие мысли не лезли в его голову. Даже про баб.

Хозяйке, у которой Алексей снимал комнату, порядком надоело бесконечное хождение ее постояльца, мешающее выспаться после вечерней смены, и только чувство сострадания к чужой беде заставляло ее оставаться на месте.

"Мается, горемычный. Спаси, Господи, дружка его Петеньку."

Утром снова раздался телефонный звонок. Алексей радостно подбежал к телефону, но когда уже брал в руку трубку, то подумал: "А вдруг сейчас скажут: "Товарищ Анисимов? Просьба срочно явиться по такому-то адресу на заседании комиссии. Машина за вами уже вышла." Да нет, эти не предупреждают - без всяких разговоров приедут и заберут."

Рука замерла на половине пути, но из трубки, прерываемый шумом и треском, доносился знакомый Петькин голос.

- Алешка! Алло! Алло! Ты меня слышишь?!

- Петька! Чёрт! Ты куда пропал?! Мы тут с ног сбились!

Через два часа Алексей уже подъезжал к отдалённому лесничеству, а на встречу ему, прихрамывая, бежал Пётр. Друзья обнялись, и тут, через плечо Петра, Алексей увидел настоящее чудо: вышедшая из дома девушка была освещена пробивающимися сквозь ветки солнечными лучами, словно богиня. У него аж челюсть отвисла.

- Знакомьтесь - это Вайле.
глава 3. Городок.

За окошком шёл дождь. Не моросящий, не проливной, а так себе. Нудный и противный. Час идёт, другой, потом вдруг перестанет, а потом снова пойдёт. Нет, чтобы вылился полностью на землю, и освободил место для солнца, дав возможность людям погреться в его лучах перед долгой зимой.

Вайле сидела перед окном и смотрела как дождинки падают в лужи. Иногда на месте их падения появляются пузырьки, иногда маленькие фонтанчики, иногда просто расходятся круги.

"И кто сказал, что это круги? Это скорее овалы. Мы же никогда не смотрим на падающие капли сверху вниз, а всегда под углом. Как это никому раньше в голову не пришло? О каких глупостях я думаю."

Вайле сидела перед окном и ждала Петра. А он всё не шёл и не шёл.

...Они приехали в часть неделю назад. И сразу возникли новые проблемы. Началось с того, что через КПП её не пропустили на территорию части. Не помогли и угрозы Петра, и уговоры Алексея. Часовой стоял на своём, и, если откровенно, то и Пётр, и Алексей понимали, что тот прав.

Почесав рукой в затылке, друзья решили отвезти Вайле на квартиру Алексея, пока что-нибудь не придумают, после чего уехали в часть. Когда Пётр был рядом, то все её сомнения и предчувствия отходили на второй план и не очень-то волновали. Но, оставшись одна, Вайле сильно загрустила. Когда они ехали в машине, она услышала замечание Алексея о том, что район отводится под военный полигон, деревни выселяются, отсюда вся эта чехарда и неразбериха.

Вайле стало обидно и за себя, и за своих близких, и за всех местных крестьян, которые подверглись выселению из-за чьей-то прихоти, было обидно за брошенные хозяйства, векамикормившие своих хозяев, за имущество, накапливаемое из поколения в поколение. Понимая, что ей всё равно бы пришлось покинуть родные места, она несколько по-другому воспринимала сейчас свой уход с хутора.

Мужики говорили о своих, непонятных ей делах, о железках, самолётах, возможных причинах аварии, и, хотя Пётр не забывал пожимать её руку, подносить к своим губам и целовать, Вайле было грустно и одиноко, она старалась не мешать, видимо важному разговору, улыбалась Пете, пощипывала его ладошку, но замкнулась, ушла в себя и больше смотрела в окошко автомобиля на проносящиеся мимо поля и леса, деревни, стоящих на постах часовых и колонны неторопливо идущих солдат.

Вайле не принимала того видимого безразличия, с которым Петр воспринял сообщение о создании полигона. Что она вообще знает о нем? Что знает она о его духовных ценностях? Не окажется ли так, что ей самой придется отказаться от своего прошлого, своей Родины, близких, как уже отказалась она от взрастившего ее хутора? На какое-то время Петр показался ей чужим, Вайле захотелось вцепиться в его волосы, закричать, что он такой же как все, что он враг, отнявший у нее сначала учебу, будущее, потом родных, а затем и хутор. Ей хотелось обвинить во всем только его одного, но растерянный взгляд, с которым Петр посмотрел на нее, мгновенно поставил все на свои места. Вайле любила его. Он был частью ее жизни, отказаться от него, значило убить часть себя. Когда мы теряем руку или ногу, зрение или слух, то мы становимся инвалидами. Когда у нас останавливается сердце, отказывают почки, печень, легкие - мы умираем. Как определить умрем ли мы, потеряв любимого человека, без которого не представляем себя? Умрем? Останемся инвалидами? Что лучше умереть или стать инвалидом? Вайле не была ни самоубийцей, ни членовредительницей. Бог дал ей жизнь, Бог дарит ей радости, карает бедами, награждает любовью и только он вправе отобрать у нее эту жизнь целиком или часть жизни. Вайле не могла ответить на свои вопросы, она могла лишь принять решение, сказать "да" или "нет", когда наступит время. Но, какое бы она не приняла решение, в любой случае ей придется вспоминать о нем. Так уж устроен человек, что он постоянно отматывает время назад и придумывает свою жизнь, если бы он поступил тогда по-другому. Кто знает, насколько реальны эти мечты.

На квартире у Алексея, которую тот снимал в городе, ей стало совсем грустно. Она видела, что Пётр любит её, но Вайле хотела, чтобы он принадлежал безраздельно ей одной, чтобы не приходилось делить его вместе с самолётами. Она понимала всё безрассудство такого желания, но оно было, и поделать с ним девушка ничего не могла.

Вайле прошлась по комнате, провела ладошкой по щеке, которую поцеловал на прощание Петя, вспоминая его поцелуй с своими поглаживаниями, с поглаживаниями Петра, вспоминая все его прикосновения, поцелуи и ласки. И это немного развеяло её грусть, на устах появилась задумчивая улыбка, придавшая лицу отрешённый вид, который бывает только у юродивых и влюблённых.

Вайле ходила по комнате, смотрела вещи Алексея, его книги и пыталась представить какой может быть комната у её Петра. Потом взяла с полки какую-то книгу, села за стол и стала читать.

Мнение комиссии, заседавшей часа четыре, склонилось в конце-концов к тому, что виной аварии послужил засорившийся топливный шланг. Концы, конечно, были в воде, то бишь в болоте, проверить предположения, ту или иную версию случившегося, не было ни какой возможности, но такой вывод вполне устраивал Алексея, снимая с него всякую ответственность, как, впрочем, и с Петра.

Но главный конструктор чувствовал, что истинная причина аварии находится в самом двигателе, в том неуловимом "винтике", которого тому не достаёт. Что-то сверкнуло в мозгу у Алексея, нет "винтик" он не увидел, но ясно понял истинную причину случившегося и то, как можно избежать подобного в дальнейшем. Никому об этом говорить он не стал, а оставив Петра разбираться с оставшимися у него проблемами, сам поспешил домой, чтобы нарисовать на бумаге, возникшее в его голове видение. И пока он шёл и "обтачивал" изменения конструкции, внезапно, на одно мгновение, Алексей увидел двигатель, каким тот должен был быть на самом деле. И та доработка, что он обдумывал минуту назад, была совсем не нужна. И тут же он увидел в окошке своего дома Вайле, склонившуюся над книгой.