Наука и жизнь

Этот рассказ будет интересен, скорее всего, старшему поколению, которое помнит, что "в СССР секса не было". В отличие от других моих рассказов, он основан на реальных событиях, точнее - на реальном рассказе профессора N.
Передаем ему слово:
- Сейчас я расскажу вам, как отличаются представления о женской привлекательности «у нас» и «у них». Это было в далеком 1987-м году. Я, тогда еще доцент, в числе перспективных и политически надежных сотрудников НИИ был направлен на симпозиум в Филадельфию. Я ехал туда в двойном статусе: как докладчик и как корреспондент журнала "Наука и жизнь". Это был мой первый выезд за границу.
К тому времени я уже успел стать одиноким сорокалетним брюзгой, не имеющим ни семьи, ни каких-либо надежд на ее создание. Ярких впечатлений в моей жизни было немного, и конечно, эта поездка предвкушалась как большое событие. Правда, тогда я даже не подозревал, КАКИМ событием она станет для меня.
На симпозиуме я чувствовал себя в новой шкуре - умным, обаятельным, инициативным дэнди, опровергающим расхожие мифы о «совьет раше». В отличие от большинства наших, я отлично владел английским, и это вселяло в меня некий окрыляющий дух превосходства. Кроме того, я сразу понял, что научный уровень наших заокеанских коллег куда как ниже нашего, в частности, моего собственного, и за два дня прослыл грозой симпозиума.
Пришел день моего выступления. Я подготовил для него инновационную гипотезу, в которой недоставало нескольких важных звеньев, - но наш ученый совет не заметил их, а уровень буржуазной науки, как я убедился, не давал причин для беспокойства. Поэтому я был уверен в успехе своего доклада и предвкушал его, как начало международной славы.
Когда я доложился и вокруг кипела дискуссия, скорей удивленная, чем скандальная (возбужденные американцы задавали коварные, как им казалось, вопросы, которые я щелкал, как семечки), - подняла руку девушка, которую я приметил еще на открытии.
Она являла собой некий контраст между типажом и внешностью, непостижимый советскому взгляду. Скрывшая глаза под очками Марь-Иванны, закованная в «научный» пиджак и таковую же юбку, стянувшая кудрявую гриву в строгий «хвост», она обладала такой фигурой и лицом, что ее хотелось выковырять из ее «научной» раковины и наслаждаться ею, чувственной и нежной, как манго. За весь симпозиум она не проронила ни слова, ни к кому не подходила, ни с кем не общалась, и я удивленно замечал, что на нее не обращают внимания, ухаживая за плосколицыми, но броско одетыми герлс. Знакомиться с ней я не спешил, так как был не слишком уверен в привлекательности своего вместительного сорокалетнего брюха...
И вот - вдруг она поднимает руку и задает мне вопрос.
Услыхав его, я похолодел: он касался именно того звена, которое было пропущено в моей гипотезе.
Несмотря на это, я стал бойко отвечать, надеясь, что это случайность, - но девушка, которую звали Эйрин, настойчиво повторила свой вопрос, и я понял, что дело труба.
У нее было очень выразительное, нежно-тревожное лицо, прямо-таки изуродованное очками... Шаг за шагом, блистательно, как Нильс Бор, она расколошматила мою гипотезу вдребезги, разобрала ее по кирпичику, и каждый кирпичик еще разложила на атомы, протоны и нейтроны. Через какое-то время я даже перестал сопротивляться, а только стоял и слушал ее, как двоечник, с открытым ртом. То, что говорила она, переворачивало всю теорию вверх дном - во всяком случае, в ее словах был потенциал открытий, которые и не снились мне; она делала это играючи, как школьница играет в классики, и я не верил своим ушам.
В зале, судя по всему, понимали только, что эмэрикэн герл разбомбила вредного рашн сайентист, и встретили ее выступление овацией, в которой я не слышал ни капли понимания.
Не помню, как я добрел домой, в гостиницу. Мне было муторно, как никогда: я чувствовал, что меня смешали с дерьмом именно в тот момент, когда я собрался оседлать Олимп; с другой стороны - я понимал, что сегодня впервые в жизни столкнулся с гением. То, что этот гений - девушка, в которую мне хотелось влипнуть, как в кусок сладкого масла, делало мой позор и вовсе невыносимым.
Мне хотелось выкинуть что-нибудь эдакое. Я хотел напиться, но вовремя опомнился: эмигрировать к праотцам вместе со своей печенью мне вовсе не улыбалось. И тогда мой взгляд упал на визитку, которую я машинально вытащил из кармана.
Надо сказать, что среди прочих соблазнов Запада в нашу компанию затесался и вертлявый мистер, по секрету предлагавший нам лучших девочек Филадельфии. Я послал его в Пентагон, вознегодовав картинным советским гневом, – но его визитку, которую он-таки оставил на прихожей, выкинуть забыл. Дурная советская привычка: набирать полные карманы мусора и таскать его годами...
Переборов страх, я набрал номер – и, стараясь говорить презрительно и высокомерно, вступил на путь порока. Проклятый мистер понимал меня с полуслова - лучше, чем я сам понимал себя, - и через два часа в мою дверь постучали.
Я, тщательно вымытый, выбритый, наодеколоненный Красной Москвой, в лучшем костюме и с дурацкой улыбкой, наклеенной на лицо, подошел к двери. Ноги были ватные. "Буду думать, что трахаю Ее", думал я, вспоминая свою победительницу - и резко распахнул дверь.
***
Мне пришлось опереться на нее, чтобы не упасть: в проходе стояла Эйрин. В облегающем платье с огромным декольте, раскрывшим ее грудь, как сердцевину орхидеи, - накрашенная, бледная, ослепительно красивая и без очков.
Она была поражена не меньше меня, и тоже схватилась за дверь, задев мою руку своей. Рука была холодной, как лягушка.
Я силился что-то сказать - в надежде, что это совпадение, и Эйрин пришла ко мне "просто так". Эйрин тоже пыталась раскрыть рот – и наконец выговорила:
- Д-д-добрый вечер. Могу ли я взглянуть на образцы тканей?
Я чуть не взвыл: это был пароль.
- У меня на руках только бархат, - пробормотал я ответ. Эйрин сглотнула: как и я, она надеялась, что это совпадение.
- Проходи, - сказал я ей, отходя в сторону, и вдруг расхохотался, как псих.
Эйрин опасливо посмотрела на меня:
- Почему ты смеешься?
- А что, разве не смешно? - спросил я, продолжая ржать. - Ты завалила мой доклад, ты сыпала идеями, к которым я шел всю жизнь и которые в этом чертовом зале никто, кроме меня, не понял... я хотел забыть тебя, как кошмар, я заказал девушку, чтобы она помогла мне забыть тебя... и снова ТЫ!
Я был в шоке и говорил то, чего никогда не сказал бы, будь все иначе.
- Прости. Я не хотела. А что, мне надо было молчать? Да? - выкрикнула Эйрин. - Так бери, забывай меня! Забывай меня... со мной. Это уже не я. Это не та я, которая была там, это не Эйрин Мэйнхауз, это... Давай, бери меня, чего же ты стоишь? - кричала она на меня и шла следом за мной.
- Почему ты здесь?
- Потому что... тебе не все равно? Или я тебе не нравлюсь? А?
- Нет. Не нравишься, - зачем-то сказал я – и прикусил язык, потому что покрасневшее лицо Эйрин скривилось от ярости:
- Не нравлюсь? А так? Так тоже не нравлюсь? - кричала она, срывая с себя платье. - Ме мвавлюсь? - гудела она под платьем, выкарабкиваясь из него, как из ловушки, и наконец осталась в одном черном кружевном белье. - Нет?
- Эйрин!..
- А так? - Она расстегнула лифчик, сбросила его и сделала шаг в мою сторону, воинственно тряся грудями, упругими, как атласные мячи. Как я и думал, у нее было сказочно красивое тело.
- Эйрин!!!
- Что "Эйрин"? Нравлюсь или нет? О, прости, еще одна деталь! Вот так! Вот так-то лучше, а? - кричала она, стягивая черное кружево с бедер. - Ну? Ну??? - и вдруг разревелась, опустив руки. В одной из них болтались ее трусы.
"То самое место" у нее было бритым и гладким, как у девочки.
- Эйрин! Ты... ты... ты что? Ну что ты?.. Не надо, Эйрин, не надо... Эйрин!
Дальше все было, как в тумане: она ревела все отчаянней, а я гладил ее по волосам, по голому бархатному телу, холодному, как ледышка, и нес какую-то чушь, умоляя успокоиться.Я прижимал ее к себе, забыв о том, что тискаю голую красотку, а она всхлипывала, вымазывая мой пиджак слезами. Лицо ее, перепачканное тушью, стало похоже на мордочку панды.
Наконец она хрипло произнесла:
- Дддд... дай мне выпить.
- Выпить? Спиртное? - удивился я, как мальчишка. – У меня нет.
- Нет? У тебя нет выпить? Какой ты смешной. Ну... тогда...
- Почему ты здесь? Ты... уже давно?
- Первый раз, - с горьким смешком ответила Эйлин. - И тот неудачный.
- Но... почему? Деньги? Тебе мало платят?
- Причем тут деньги? Смешные вы, русские... Ты не поймешь.