Он вдруг буквально скинул меня с колен. И протянул мою майку в трясущейся руке.
- Вари кофе! – вот голос у него не дрожал.
Серёжка быстро натянул рубашку. Я в ярости швырнула в него своей майкой и, оскорбленно отвернувшись, стала застёгивать бюстик. У меня на губах ещё плавились его поцелуи, а сердце билось где-то возле виска. Я подошла к окну и прислонилась лбом к холодному стеклу.
- Принцесса, прости, - сказал он. – Ты же сама потом пожалеешь!
- Заткнись, - глухо попросила я. – Лучше молчи, пока я не успокоилась…
Я медленно приходила в себя, но точно знала, что вот сейчас обернусь и снова увижу его нервный рот и сияющие глаза, и длинные ноги, и плечи. И рехнусь окончательно. Именно поэтому я не смотрела на него, когда насыпала в джезву кофе и заливала его водой. Потом я повернулась лицом к плите и стала следить, как кофе медленно поднимается у краёв и вспенивается, выбрасывая в воздух миллион молекул аромата. Я выключила плиту, влила в джезву несколько капель холодной воды, дождалась, пока осядет гуща, и наконец-то повернулась к нему. Он выглядел таким несчастным. Сидел, привалившись плечом к стене, и ломал пальцы.
- Что? – спросила я.
- Прости, - попросил он.
- За что? – прямо спросила я.
- Мне кажется, что я на тебя давлю, - признался он.
О, господи! Эгоцентрист несчастный! Я разозлилась.
- Ты всерьёз полагаешь, что воду можно расплющить?
- Воду? – обалдел Серёжка.
- На меня уже давили! – напомнила я. – В твоём присутствии даже.
Он с надеждой уставился на меня.
- Ты мне нравишься, понятно? – сказала я. – И имей это в виду! – скопировала я его вчерашнее заявление.
Серёжка усмехнулся и недоверчиво качнул головой. Он же ещё в себе и сомневался. Нет, ну, вот бред какой-то! Шарахается по белому свету какой-нибудь отштампованныйкусок мяса вроде нашего Евгена, живущий исключительно на инстинктах, и мнит себя иконой неотразимого вожделения со стороны каждого объекта вселенной! А рядом скользит по жизни вот такой вот образчик благородства и изысканного шарма и при этом в себе сомневается! Спрашивается, где справедливость?
Я разлила кофе по чашкам. Вспомнила про его коробки, выставила на стол.
- Открывай!
Он попросил тарелку для торта. Я принесла. Это оказалось что-то художественно слепленное из взбитых сливок. В нашем доме такого не едали со времён бабушки. Родители мои – сторонники здорового образа жизни. Максимум на что они соглашаются – это фруктовый салат. Только я иногда нахально покупаю плитки шоколада и поедаю их под ехидные замечания насчёт похорон фигуры.
Торт был явно принесён с целью осчастливить всю семью. Я не стала разочаровывать Серёжку рассказом о пристрастиях своих родителей. По-моему, ему самому жутко хотелось полакомиться сладким. Я вручила ему специальный нож и блюдца и велела налегать, а сама пошла за телефоном, который отчаянно распелся где-то в глубине квартиры.
Звонила, конечно же, мама. Я объяснила, что дома всё в порядке, что принимаю гостя, что мы едим торт. Мама со смехом ужаснулась, а я сообщила, что торта много, и что ей придётся получить свою порцию калорий. Потом демократичная моя мама очень громко и отчётливо сообщила, во сколько они с отцом вернутся домой.
Сергей покосился на часы над столом. Услышал, значит. Я попрощалась, положила телефон на стол и злорадно сообщила Серёжке, что мама имела в виду семь не вечера, а утра. И стала на него пристально и с большим интересом смотреть. Сергей некоторое время давился тортом, потом решительно отставил тарелку и со словами «Ладно! Уговорила!» ухватил меня поперёк туловища и потащил в комнату. Вот только фиг я теперь стала бояться! Я даже успела подхватить со стола вторую коробку из тех, что он принёс. К слову, в коробке было несколько дисков с фильмами.
Когда он меня плюхнул на диван, я принялась читать их названия.
- Поль, - позвал он.