Лямур де труа

Мы влезли в палатку, и я сразу кинулся целовать жену, чтобы не дать хода неловкой тишине. Все знали, зачем мы удалились в палатку, все знали, что мы там делаем, и я как бы ощущал десятки воображаемых взглядов. Жена была настолько возбуждена, что я почти мгновенно выполнил завет художника - у нее все получилось "по-настоящему", точнее - у нас вместе. При подходе к высшему блаженству я заметил, что она сдерживает стон, и сказал ей: "не сдерживайся, все равно все знают, что мы делаем", и сам застонал, не притворяясь, на всю бухту, а она через секунду меня перекрыла. Кончили мы одновременно, и описать это нельзя...

Потом, отдышавшись, мы вылезли из палатки и вернулись к художнику. Мы шли не спеша, держась за руки: жена – изящной, пластичной походкой, с полуулыбкой на лице, не отводя глаз от чужих взглядов, - а я даже не вытер с члена капли спермы. Весь стыд, вся неловкость перегорели в палатке, и мы чувствовали себя главными и лучшими любовниками в мире. Нас ждали, на нас смотрели, и когда мы подходили к месту нашего позора и блаженства, художник что-то произнес, и нам зааплодировали. Я обнял жену, поцеловал ее в губы - чувственно, глубоко, - и через пару минут она, гордая и счастливая, подставила свой лобок кисти художника, а ноги - разноцветным пятерням детишек...

Так началась наша жизнь на Лиске. Там, как я уже говорил, царили весьма легкомысленные обычаи, и за нами, новичками, в первый же день принялись активно приударять местные эротоманы и эротоманки.

Жену довольно быстро оставили в покое: я беззлобно, но четко отвадил ловеласов, а поскольку я - довольно внушительной комплекции, все вопросы отпали сами собой. Кроме того, моя жена - такое хрупкое, нежное создание, что вскоре весь "лисятник" относился к ней бережно, трогательно, заботливо, ей каждый день носили подарки - всякие красивые дары моря, вкусности, цветы... Она играла по вечерам на флейте, и весь благодарный "лисятник" собирался ее слушать; кроме того, к ней установилось какое-то особое, трепетное отношение после ее публичного оргазма и того, что о ней сказал художник. Он с тех пор особенно полюбил рисовать на ней, и практически каждый день на ее теле красовался какой-то новый рисунок, который фотографировался во всех ракурсах, а потом безжалостно смывался в море. Она возбуждалась от рисования, и потом жадно ловила мои ласки - но таких конфузов, как в первый раз, с ней больше не было.

От меня тоже быстро отстали любительницы новых ощущений, - все, кроме одной. Это была самая эффектная девушка "лисятника" (после моей жены, разумеется) - статная, длинноногая, с длинными рыжевато-золотистыми локонами и безумными глазами "дитяти природы". Она ходила в венках из трав, цветов и водорослей, опоясывала обнаженное тело полынью, и танцевала по вечерам у костра под мелодии моей жены. Она была прекрасна терпкой, соленой красотой моря и юга, и действительно походила на дикую лисичку. Ей было не больше 20 лет. Звали ее Анжела.

И вот эта Анжела крепко запала на меня. Признаться, она мне очень нравилась, но только своим колоритом, своей необычностью – как воплощение южной, дикой красоты и обаяния. Я никогда не изменял своей жене, мне было даже странно, неприятно думать об этом. Конечно, я засматривался на других девушек, иногда любил заигрывать с ними, они волновали, возбуждали меня, - но я смотрел на них абстрактно, как на явление природы, которое даст мне новые впечатления, новые фантазии, и я переплавлю их в новых ласках с женой, - и никогда не воспринимал их как объект желания.

А эта Анжела упорно, обезоруживающе добивалась меня. Она втюрилась в меня, рыжего бородача, и в первые же дни на правах "дитяти природы" сразу, без комплексов и прелюдий обвивала мне шею руками, прижималась всем своим умопомрачительным телом ко мне и терлась об меня обнаженной грудью. Она обжигала меня совершенно безумным взглядом, в котором читалось пренебрежение ко всему, кроме своего желания. А когда к тебе прижимается обнаженная красавица, завлекая в любовную игру - это испытание не так-то просто выдержать.

Жена, конечно, все видела, и я объяснял ей, что не питаю никаких чувств к Анжеле, кроме досады и физиологического возбуждения, которое собираюсь переплавить в любовной игре с ней (женой). Она ревновала, но в ситуации, когда все вокруг голые, а любовью занимаешься едва ли не у всех на виду, легкий привкус ревности остается всегда и только добавляет остроты постоянному возбуждению, которое не покидало нас. Однажды мы, кстати, таки занимались любовью при всех: вечером, когда дети спали, а мы сидели у костра (чуть поотдаль всех остальных), жена увидела, как в сумраке, неподалеку от нас, пара занимается Этим - и мы оба страшно возбудились. Мой "агрегат" сразу пополз вверх, а жена заставила меня лечь на спину, оседлала меня и смотрела на огонь, сидя и ворочаясь на моем члене...

Несколькораз мне пришлось убирать объятия Анжелы с моей шеи, хоть инстинкт и толкал меня впиться в нее и оплодотворить на месте. Она дулась на меня, но недолго, и наутро все повторялось сначала. Я думал уже серьезно поговорить с ней, как вдруг случилось непредвиденное.

Однажды я прогуливался вдоль дикого берега - отошел довольно далеко, и думал, что был один. Я уже возвращался назад, когда вдруг за большим валуном столкнулся нос к носу с Анжелой. Она бежала, запыхавшись, и прежде чем я успел что-то сообразить, она бросилась мне на шею и впилась в губы.

Первые несколько секунд я потерял контроль над собой и... и вообще - чувство реальности. Это было так неожиданно и, черт подери, так ошеломляюще хорошо, что я не мог не ответить на поцелуй - первый поцелуй чужой девушки за всю мою женатую жизнь - и мы лизались, как звери, несколько минут. Она нащупала мой член, который уже давно стоял торчком, и принялась за него. Я почувствовал, как меня уносит, но... призвал последние остатки разума, отвел ее руку от члена, оторвался от ее невообразимо нежных, горько-соленых губ, и сказал ей:

- Нет, Анжела... Ты безумно привлекательная, соблазнительная девушка, ты мне очень нравишься, но я люблю свою жену. Я никогда не изменю ей.

Анжела с минуту смотрела на меня своим обволакивающим, безумным взглядом, затем вдруг отпрянула, лицо ее исказилось, и она побежала прочь. За все это время она не сказала ни слова.

Я постоял, переваривая происшедшее, отходя от головокружения... Член ныл, и я уже собирался сбросить напряжение, отдавшись запретной фантазии (моя жена - Анжела, я женат на ней и люблю ее), как вдруг подумал: эта лисичка недостойна того, чтобы я из-за нее лишал наслаждения свою жену. Решив отдать ей все свое желание до последней капли, я зашагал к палаткам.

Придя туда, я обнаружил детей в яме с лечебной глиной - любимый аттракцион "лисят", которые кисли в ней часами и устраивали грязевые баталии, - и обрадовался: значит, палатка свободна, и – Сейчас Будет!

Но когда я заглянул в палатку... Я ожидал чего угодно, но только не этого. Там, слившись в плотный клубок, изгибались и перекатывались два тела: Анжела и моя жена. Анжела впивалась в нее, сосала ее, вылизывала, месила и тискала, как куклу, затем сползла вниз и прильнула ртом к ее вагине. Моя маленькая жена закричала, закрыв глаза, и я видел на ее лице улыбку беспредельного блаженства.

Я обомлел - не знал, что говорить, как реагировать... Увиденное так возбудило меня, что сплетающиеся тела плыли у меня перед глазами. Анжела сказала: "тут, по-моему, не хватает чьего-то члена". Я, словно очумелый, подобрался к ним, Анжела пустила меня к гениталиям жены, и я вошел ей в вагину, скользящую, обтекающую, обволакивающую мой член, как мякоть нежнейшего персика. Анжела припала к ее набухшему соску...

Только я вошел в жену до конца - она вдруг резко выгнулась, запрокинула голову, широко раскрыла глаза и, глядя на меня расширенными, остановившимися зрачками, громко закричала, неистово дергая тазом. Член мой почувствовал, как его обволакивает горячая жидкость, наполняет вагину, вытекает на мошонку...

Я не знал, что чувствует моя жена, она вдруг стала для меня чужой, абстрактной самкой, - я сношался с ней, будто впервые видя ее. Да что там - я не знал, что чувствую я сам! Я не кончил, возбуждение мое нарастало с каждой секундой, мучило меня, искало выхода, и я продолжал сношать мою жену, ускоряя ритм.

Но Анжела положила руку мне на ягодицы, придержала их, и хрипло говорит: "а мне?". И тут произошло нечто совершенно немыслимое: Анжела легла на спину, а моя миниатюрная кроха выползла из-под меня, пристроилась ей между ног и принялась нежно вылизывать ее гениталии, причем с личика ее не сходило все то же выражение немыслимого блаженства. Глаза у нее были мутные, полуприкрытые...

Я, не помня себя, впился в губы Анжеле, обновляя их вкус - он еще горел у меня на губах, - затем в грудь, в соски, ловя себя на мысли о том, что всю жизнь хотел этого. Анжела застонала, задвигала тазом, а потом хрипло сказала: "пусти его. Мне нужен он. Иди ко мне, иди в меня" - посмотрела мне в глаза и выгнулась всем телом мне навстречу. Жена переместилась к груди Анжелы, впилась в нее, а я с размаху вошел в ее пылающее лоно.

Один, два, три толчка - и я извергнулся в Анжелу, вдавливаясь в ее бедра до синяков. Она стонала, но не кончила, и я после того еще вылизал ей вагину, истекающую ее и моими соками. Тогда она захрипела, и мы с женой держали ее, впившись в нее ртами, исторгая из нее сладкие конвульсии...

Потом я лежал, обессиленный, и наблюдал, как жена и Анжела вновь любят друг друга, растворяются в океане ласк, и завидовал Анжеле - за то, что она одаряет мою жену нежностями, каких та никогда не знала от меня. Скоро я возбудился по-новой, сношал по второму кругу обеих... Наконец мы, насытившиеся, истощенные, заснули в объятиях друг у друга...

Я не буду продолжать в подробностях, потому что не смогу правдиво передать все, что было потом. На следующий день мы хотели уезжать, стыдились друг друга, детей... но в итоге так и не уехали, и в течение следующей недели было еще три любовмых безумства - два с Анжелой, и одно - вчетвером: она привела парня, мальчишку лет 17, и мы менялись партнерами... Я сношал Анжелу, глядя, как мальчишка обрабатывает мою малютку-жену, и разрывался от ревности и наслаждения. До того женщины вдвоем ласкали меня, и это было нечто невыразимое: когда по тебе скользят две пары чутких рук, а потом два языка забираются в ушные раковины, и множество пальцев ласкают член, яички, забираются в задний проход... это невозможно описать словами. Я терял остатки разума, превращался в мокрую растекшуюся улитку, которую можно было намазать на камни.

Мы не могли противиться этому сексуальному наваждению, оно захватило нас целиком, сверху донизу, и когда возникала тишина, требующая слов - мы заполняли ее ласками и сексом. Мы бегали от детей, как бегали когда-то от родителей, и сношались в горах, в траве, среди валунов... Оргии мы тоже проводили вдалеке от лагеря, и я никогда не забуду, как мы шли вчетвером в горы - я, жена, Анжела и парень, - знали, куда и зачем идем, и при этом болтали о пустяках... Анжела терлась по дороге об меня и ласкала мне член, парень лапал мою жену, потом мы менялись и я прижимал к себе свою девочку, стараясь нащупать остатки тепла...