- Даже если я не согласна, разве я могу возражать вам, господин. Если вы хотите, то делайте с моим телом что угодно, - я ненавидела себя за эти слова и, говоря, плакала.
- Почему ты плачешь? - поинтересовался он.
- Я просто шлюха, - сказала я. - Блядь - мазохистка. Мое тело больше не ...
- ... принадлежит тебе, - закончил он. - Правильно.
Он неожиданно пнул меня в живот, а когда я согнулась, обошел меня сзади и сильно ударил прямо в промежность острым ботинком.
- Давай-ка, раскрой пизду-то.
Я подчинилась. Он поднес ботинок к пизде и сунул носок внутрь.
- Залазь на ботинок, блядина, и чтоб до самой матки достало. Как достанет, скажешь.
Я старалась, очень старалась. Я мечтала, чтобы моей матки коснулся его ботинок, моего самого сокровенного места - грязный предмет обуви. Я сама раздвигала ноги, как могла и раком залезала. Все получилось только тогда, когда я просто села пиздой на ботинок, и он вошел в меня чуть ли не по самый каблук. Я испытала такое блаженство и облила, конечно, его слизью.
- Я достала до матки, господин, - радостно прошептала я. - О, как прекрасно, когда можно доставить вам удовольствие. К сожалению, я испачкала своими выделениями кожу, но я все вылижу, только не пинайте меня, пожалуйста, за мою оплошность. Я не могу контролировать свою пизденку.
Он вальяжно развалился в кресле, а я припала к его ноге ртом и высунула язык. Он пихал ботинок в мой рот, а я продолжала лизать. Потом он закурил сигарету и приказал мне служить пепельницей. То есть, я легла на диван спиной так, что голова свешивалась, а попа уперлась в спинку. Я задрала ноги и опустила их к плечам. Он сходил за веревками. Мучитель протянул веревки под мышками, скрепил узлом, потом притянул к плечам ноги и притянул их. Взял тиски, сунул во влагалище, закрепил их веревками. Он стал крутить ручку, и щечки тисок стали раздвигать промежность, до этого узкую из-за приданной мне позы. Между ног вскоре образовалось зияющее отверстие, куда он и стал стряхивать пепел. Все закончилось тем, что о мой мочеиспускательный канал затушили бычок. Я визжала от боли. Он вышел из комнаты и вернулся с ершиком для чистки унитаза. Не вынимая тиски из пизды, он стал запихивать ершик в нее. Я потеряла сознание от стыда.
Я открыла глаза в процессе освобождения моих грудей. Мои бедные истерзанные сисечки имели цвет переспелой вишни. Он подвел меня к зеркалу, стоящему на полу, усадил перед ним и заставил раздвинуть ноги. Господи! В мои большие половые губы были вшиты веревки, с обоих концов кончающиеся обоженными узлами. Теперь мои пизду можно было застегивать или завязывать, закрывать, короче говоря, на манер обуви.
- Ой, - прошептала я. - Мне теперь совсем не нужны трусики, да?
- Конечно, блядь, - заржал мучитель. - Смотри, еще какие колечки на твоих губках. По четыре на каждой. Нравится?
- Да, нравится. И на анусе тоже.
- Вот и умница. Сейчас только приделаем тебе колокольчики в промежность, и можешь идти.
- Спасибо вам за все, Господин, - проговорила я со слезами благодарности, - что не особо покалечили меня.
- Что ты, милая, так слегка развлекся. Придешь еще?
Я задумалась. Но ненадолго. Это, как наркотик, подумала я. Конечно, приду, чего тут думать.
Уже в дверях, когда, я, стоя на коленях, сосала его член, он на последок заставил меня принять во влагалище ботинок, облизать его. Я поднялась с колен, встала на цыпочки и поцеловала его в щеку. Он дернулся и ударил меня в живот кулаком, но потом, сообразив, что я действительно благодарю его, чуть не расплакался, вырвал клятву, что вернусь, как освобожусь. Я оставила все мыслимые координаты своего местонахождения, имена моих хозяев. Теперь он мог меня хоть из-под земли достать.
На том и расстались. Униженная девушка пошла дальше, в поисках удовлетворения своей извращенной похоти.
ГЛАВА 2
Я уже три дня живу у садистов. Их двое здоровых мужчин. У одного, которого зовут Николай Иванович, такой огромный член, что, когда он сразу после моего прихода, стал дрючить меня в рот, то порвал губы. Они залепили мне уголки губ пластырем, чтобы не расходились и трахают в рот осторожнее, точнее, просто долбят меня в горло, так, что я постоянно захлебываюсь спермой, если они не желают спустить на лицо.
Мое пребывание у них началось со свода правил, которые я не должна была нарушать. Если я нарушала их, то следовало наказание. Хотя моя жизнь у них и составляла одно сплошное мучение, наказания отличались особой жестокостью. Вот некоторые правила: абсолютная покорность, быстрое выполнение приказаний, не смотреть в глаза мужчинам, чистоплотность, бритье тела, не икать, не испражняться одной и т. д. Они взяли с меня расписку в том, что я добровольно позволяю делать со мной все, что они хотят.
Третий день я хожу с перетянутыми грудями. Веревки не снимают ни днем, ни ночью. Я почти не чувствую грудей. Их цвет стал темно-лиловым и уже боюсь, что они никогда не станут приятного розового цвета. На ночь меня подвешивают к потолку, растягивая руки и ноги широко в стороны, а на груди вешают пятикилограммовые гантели. Во влагалище и анус засовывают толстые и жесткие пластиковые члены, а рот запечатывают кляп, смоченный в спирте. Я вишу, не чуя своего тела. Теперь боль в моих половых органах и грудях со мной всегда.