Горец

«Она боится, — подумал Горец. Она не хочет и боится меня, но еще больше боится попасть в немилость».

Он резко стянул ее свободное платье, оголяя плечо. И не ошибся — синяки покрывали каждый сантиметр кожи.

— За что тебя так? — спросил Горец.

Девушка, видимо, много выстрадала. Она научилась молча терпеть унижения, но искреннего участия вынести не смогла. Она разрыдалась. Но даже плакала она, зажимая рот кулаком. Горец ненавидел слезы.

— Я заплатил ВСЮ цену, это означает, что в нее входишь ты. Ты останешься со мной всю ночь и выполнишь все, что я хочу. Если ты докучаешь мне слезами или по другой причине не понравишься, тебя за это накажут. Я все уяснил верно? Не реви. Кивни, если да.

Она кивнула. Лицо у нее было белым.

— Ты здесь давно?

— Д-да м-месяца и три дня, — прошептала она.

Горец мрачно кивнул. Синяки свежие. Это означает, что за эти шестьдесят с лишним дней это хрупкое создание все-таки не сдалось. Девушка боролась, и за это ее били. Теперь в ней почти не осталось сил.

Горец уважал тех, кто сражается. И чем меньше этот кто-то ростом, тем больше он заслужил уважения.

— Что ж... значит, ты останешься. Ложись, располагайся. Я вымоюсь и приду.

— Я...

— Нет, я сам. И не зови меня «Господином" — за это я точно тебя выгоню.

— Хорошо, Госпо... нет, простите, я должна вас так называть, — прошептала она и растеряно попятилась к кровати. Горец снова полез в воду. Девушка в страхе взглянула на него и отвела взгляд.

Она не понимала этого огромного сурового человека. Почему он спросил ее про побои? Почему вдруг отнесся к ней немного по-человечески?

Она помнила тот страшный день, когда отец приволок ее сюда, отдал за долги, как тряпку. Первую дочь он любил, вторую воспринял как ошибку — ждал сына. Третью же попросту возненавидел. Чума унесла мать и сестру, старшая вышла замуж. Больше обуза отцу была не нужна.

Ей практически ничего не объяснили. Абигейл, смотрительница заведения, сказала, что так дороже продаст «товар" — чистую, ничего не знающую девушку.

«Покупателем» оказался немолодой грубый мужик с красным лицом. Он заставил ее раздеться, потом ходить по комнате, а в это время лежал голым на кровати и рассматривал ее. Потом сказал:

— Ложись рядом и раздвинь ноги.

Она затряслась, как осиновый лист. Тогда он потащил ее на кровать, ногами раздвинул ее ноги, сильно вцепился в волосы. Она закричала. Было больно и противно, но, к счастью, быстро. В тот день, она не знала почему, на нее буквально спустили мужчин, как диких собак на лису. Наверное, чтобы сломать. Это сработало. Больше половины ее веры в лучшее, в людей — погибло. Мужчины стали для нее похотливыми животными, отдающими унизительные приказы и получающими от этого удовольствие. Не сразу она поняла, что сопротивлением только подогревает интерес самых низких из них.

— О... мне нравятся дикие кобылки, — говорил мускулистый загорелый приезжий, — жаль, что тебя уже объездили.

Он с силой пригнул ее к кровати и говорил:

— Мм... но трахать тебя все равно приятно, вот так, — он двигался так резко и сильно, что было больно.

— Не будь как пень! Кричи, детка! — он впивался ей в бока ногтями, — кричи, сука! Громче! О, дааа...

И вдруг он сделал то, что повергло ее в новый ужас — сунул палец ей в попку.