Девятое марта

— Зачем?

— Затем. Давай! Три, четыре...

— Я красавица, — прогундосила Лора.

— Неубедительно. Давай еще!

— Ну нафиг? Я же не...

— Что значит «не»? Ты просто краситься не умеешь. Готы и красота — две вещи несовместные. Налепила центнер чернил на каждый глаз и думаешь, что поймала Люцифера за левый рог. И свое тело ты не любишь. Пойми, это искусство — любить свое тело. Если ты его не полюбишь — его никто не полюбит.

— А за что его любить-то? — спросила Лора.

— Так. А ну-ка раздевайся.

— Что?

— Давай-давай!

— Но... как?

— Тебе что, показать, как?

— Но... Короче, я без лифчика.

— И что? Думаешь, я девчачьих сисек не видел?

Это было так невероятно, что... чувство долгожданной феерии вдруг вспучило ей нервы, и Лора быстро разделась до трусов, не сводя глаз с незнакомца.

— Вас хоть как звать-то? А то так и не буду знать, перед ...3.

Чувственные тени, окутавшие ее под утро, сгустились в щекотной кислинке между ног.

Она цвела, как тропический цветок, прорастая прямо из Лориной потаенной плоти, и обволакивала пизду пряной сладостью, от которой хотелось взвиться к небу и нестись, выталкивая ее из себя, как ракета выталкивает сгоревшее топливо... Лоре снилось, что к ней подлетела гигантская бабочка, многоцветная, как клумба, села ей между ног, окунула в нее свой хоботок — и пила ее изнутри, лакала, вылизывала пряную влагу из ее недр, высасывала жадным хоботком...

— Ииеееээээ... — простонала Лора — и, вдруг проснувшись, открыла глаза.

Они видели незнакомую комнату, залитую солнцем, и ничего не понимали.

Сосущее блаженство не отпускало ее. Глянув вниз, Лора увидела вместо бабочки стриженую голову.

— Тифе, — промямлила голова. Цепкие пальцы сжали голые Лорины бедра, и Лора обмякла, не успев дернуться.

Блаженство вдруг залило ее до ушей. Пизда цвела и искрилась, как фейерверк, каждый ее миллиметр набухал влагой — и это было так вкусно, и горячо, и желанно, и ослепительно, что...

— Оооойёйёйииыыы... — выла Лора, катаясь по кровати, как кошка. Бедра ее распахнулись до хруста, чтобы жестокий рот высосал оттуда всю клокочущую сладость...

— Ну, вот и все, — сказали снизу.