— Как мы... назовем... это? — спросил Паша, с наслаждением трахая своего лучшего друга. — Понимаешь... ведь так важно... выбрать... правильный дискурс...

Паша готовился к поступлению на филфак и очень ответственно относился к словам.

— Да какая разница? — отвечала ему Козлик, морщась от боли. — Ты дефлорируешь меня, сношаешь, имеешь, трахаешь, ебешь хуем в пизду. Или пенисом в вагину. Какая разница? Важно не говорить, а делать.

Козлик готовилась на финансиста и поэтому относилась к словам совсем не так ответственно, как Паша.

— Мне нравится говорить «они занимались любовью», — распевал Паша.

— А мне нравится говорить «ты ебешь меня в пизду», — говорила Козлик, хоть до того никогда не материлась при Паше.

Такая уж была она. И Паша балдел от нее. Она не говорила ему о своих чувствах — но она так возбуждала его, так облизывала с ног до головы, так терлась об него, что Паша всякий раз, когда они трахались, выл от блаженства, как щенок...

Однажды она растолкала его в семь утра:

— Пашутка! Пашутка! Ну кончай дрыхнуть уже, блин! Ты сурок или ты человек? Паш! Ну Пааааааш!... Не узнал, да? Ну, Пашутка, теперь тебе придется повеситься.

Сонный Паша похолодел.

Ему только что снился кошмар, бесконечный и многоэтажный, где Козлик то ли умерла, то ли пропала навсегда, и все никак

Их засекли, и они рванули, как нашкодившие дети, и долго бежали, хихикая от стыда, а потом Паша прижал Козлика к сырой кирпичной стене, снова оголил ее и вылизал до визга и до слез.

Она стала выходить без белья, и Паша ласкал ей бутончик, сунув пальцы под мини. Козлик так возбуждалась, что готова была кричать на глазах у прохожих, и Паша быстренько уводил ее в укромный уголок, где она жестоко кончала под его язычком, хныкая от похоти. Там он впервые овладел ею прямо в осенней листве, и она качалась на четвереньках, свесив рыжую гриву на золотой ковер, и голые ее ягодицы выглядывали из мини, как персиковые дольки из блюдца. Паша приноровился делать это с ней в самых невообразимых позах и местах — в подъезде, на лестничной клетке, на перилах, на крыше, в подворотнях и на скамейках. Их все время палили, и им было стыдно и жутко, как во сне.

— Будешь моим ангелом? — шептал ей Паша, играя медальоном, привезенным ею из Лондона. Позеленевший ангелочек вызывал у него что-то вроде дежа вю — будто какое-то смутное воспоминание дергалось на задворках памяти и тут же пряталось обратно...

Лиловый туман с чертом постепенно отходил туда же, на задворки, и через месяц Паша думал — «а может, этого не было?» Полгода спустя не осталось ничего, кроме отчаянного, пронзительного обожания, всосавшего Пашу с головой. «Я влюблен», думал он, «впервые в жизни влюблен. Неужели это все ее волосы?...»

Незаметно подошла дата, которую Паша решил отметить с размахом: тринадцатилетие их первого секса. (Эдику она была подана как «юбилей первого свидания)

Было решено оторваться всей семьей в парке аттракционов. Козлик визжала и радовалась едва ли не больше Эдика. Ее привлекали самые жуткие и опасные горки, смахивавшие скорее на орудия пыток, чем на игру.

В одной люльке они не уместились, и Паше пришлось сесть сзади.

— На, держи. У тебя больше места, — счастливая Козлик отдала ему сумку, и Паша надел ее на плечо. Внутри зудел какой-то скверный сквознячок, но Паша глушил его — «что я, не мужик, что ли" — и заставлял себя улыбаться, как все.

Прогудел сигнал, и разноцветный поезд, похожий на длинную вязанку сарделек, тронулся, быстро разгоняясь под горку. Рыжая грива Козлика взвилась по ветру, как вымпел.

То, что было дальше, Паша помнил фрагментарно, отрывками, как отдельные кадры из фильма.

Вот он видит, что передняя люлька вдруг становится на дыбы, — и кричит, и не слышит своего голоса, и не знает, почему так — то ли ветер глушит, то ли он, Паша, оцепенел и оглох...

Вот люлька с рыжим вымпелом откидывается куда-то в сторону, и сам он летит неведомо куда, и влетает в оглушительный звон, вытряхнувший из него все кости, и думает — «Я упал. Странно, почему не больно...»

Вот чернота, ползущая ватными клочками, и сквозь нее — лица, голоса, движение, тряска и наконец-то — боль, липкая боль непонятно где.

Вот снова чернота, и снова, и снова, снова, и голоса, и шепот где-то рядом:

  • Страницы:
  • 1
  • 2
  • 3
  • 4
  • 5
  • ...
  • 6