Анальная арфистка

Больше всего на свете Полина не любила две вещи: свое собственное имя и арфу. И тем и другим она была обязана своей мамочке. Когда Полина окончила музыкальную школу по классу фортепиано, ее мать веско промолвила: «Наша дочь будет играть на арфе». И хотя Полина не питала к своей мамочке ни малейшего уважения, ей пришлось подчиниться. На сторону мамочки встал отец, которого она боготворила и немного побаивалась. «Полина, так нужно!», - сказал он, и Полина поступила в училище на отделение щипковых, класс арфы. Арфу не надо было таскать на себе, а для домашних занятий ей выделили комнату в их просторной пяти-комнатной квартире на Арбате. Ее отец работал важным начальником в нефтегазовом министерстве, поэтому он мог бы легко ей купить для занятий орган вместе с кирхой средних размеров.

Полина была высокой и красивой девушкой. Ее рыжие волосы были настолько густы и неподатливы, что напоминали медную проволоку. От матери она унаследовала не только шевелюру ярких вьющихся волос, но и зеленые, как изумруд, глаза и молочно-белую кожу. Вокруг ее точеного носика густой россыпью расходились веснушки. Когда появлялось первое солнце в апреле, они становились настоящей проблемой. Хорошо хоть никто не видел, как покрывались рыжими точками ее руки до самого локтя и кожа от ключиц до крутых изгибов ее полных грудей.

Только спустившись в вестибюль Полина вспомнила, что у нее была назначена встреча с Костей Рабиновичем. Он уже ждал ее у колоны с большим зеркалом, сжимая в правой руке похожий на тубус футляр гобоя. Полина уже почти два месяца встречалась с Рабиновичем, поэтому их отношения дошли до серьезного петтинга. То есть не то чтобы Полина особенно давала полапать себя. Но в последний раз, когда они были дома у Костика, она помогла рукой ему кончить. Он и сейчас выглядел так, словно готовился сообщить ей, что его мама опять на дежурстве и они могли бы пойти к нему домой «попить чаю с тортом».

Костя застенчиво поморгал за толстыми стеклами своих очков и сказал: «Можно пойти ко мне. Сейчас никого нет.»

- Я не знаю, - сказала Полина слегка выпячивая нижнюю губу. Ее томное личико было очень красиво. Костя смотрел на нее не отрываясь.

- Хотя ладно, пойдем. Заодно дашь Булгакова, я у тебя видела.

У Костика в квартире одним чаепитием конечно не обошлось. Они начали целоваться взасос на диване, а потом его рука стала мягко поглаживать ее крупную грудь под серым джемпером в обтяжку. В который раз Полина вздохнула и отвела его руку в сторону. «Костя, прошу тебя!» Он убрал руку и начал нежно посасывать кончик ее языка. Осмелившись, Костик положил ее правую руку на свою эрекцию под натянутыми, как палатка, брюками. Полина спрятала лицо у него на плече, пока он возился с молнией от брюк. Затем ее рука была водворена на пульсирующую плоть члена. Украдкой повернув взгляд, она увидела то, что недостаточно подробно разглядела в прошлый раз из-за спешки и сумбура. У Рабиновича был довольной длинный пенис, хотя и не очень большой в диаметре. Ярко-красная головка была полностью обнажена – Рабиновичу еще в детстве сделали обрезание.

Расценив ее любопытство как нерешительность, Костя помог ее руке совершить несколько поступательных движений вперед и назад. Шелковистая кожа как футляр закрывала возбужденную головку члена, и потом медленно скользила назад. Полина начала медленно надвигать и сдвигать крайнюю плоть. Она по-прежнему смотрела вниз. Ей нравилось видеть, что у нее красивая рука с тонким запястьем и длинными элегантными пальцами. Сейчас эти холеные пальцы арфистки с ухоженными розовыми ногтями медленно, возбуждающе томно мастурбировали длинный фаллос ее сокурсника.

- Знаешь, - сказал Рабинович, - я тут в одной книжке прочитал… Ну, в общем ты говорила, что должна остаться девушкой…Так вот, в Латинской Америке, оказывается, девушки созревают довольно рано, и потом им все равно запрещают терять невинность. Они же католики. Поэтому они занимаются любовью сзади… то есть… ну, в общем, как геи.

Он осекся и в комнате установилась неловкая тишина. Полина густо покраснела и потупила взгляд, ее рука начала двигаться как-то неровно и быстро.

- Тише, тише, мне ведь больно, - воскликнул Костя.

Полину его слова ничуть не шокировали, она даже ожидала, что рано или поздно Рабинович предложит ей нечто подобное. Ее невинная внешность и желание остаться девственницей были искусным прикрытием, не более того. Сурен Агамянович, преподаватель сольфеджио в музыкальной школе на Плющихе, еще год назад познакомил ее с грехом Содома. Хотя девственницей в техническом смысле она до сих пор была.

- Нет, я не могу! – заявила Полина.

Однако Рабинович был хорошим психологом и уже прекрасно разбирался в миллионах интонаций, которыми Полина оформляла свои отказы.

- Я тебе не сделаю больно, честное слово! Я буду очень осторожен! – настаивал Костик.

Полина встала.

- Ну ладно, только обещай, что это останется между нами!

- А разве может быть иначе? – с пафосом воскликнул он. Это было смешно, его патетический тон и торчащий член, полуспущенные брюки и растрепанная копна волос. Его толстые стекла очков в роговой оправе отражали яркий свет настольной лампы.

- Откуда я знаю? А вдруг ты завтра пойдешь и разболтаешь всем, что я «извращенка», и что со мной «можно делать все, что хочешь»!

- Никому не скажу, правда! – Костик уже чувствовал, что победа близка.

- А ты уверен, что этим можно заниматься? – лживо спросила Полина. (Кому как не ей самой знать, что не только можно, но и весьма приятно этим заниматься!)

- Я же тебе говорю, я читал об этом в книге!

- Тогда отвернись пока я разденусь.

Это было глупо, заставлять его отворачиваться, уже согласившись на анальный секс. Но в Полине по-прежнему боролись стыд и похоть.

Рабинович послушно повернулся к стене. Полина расстегнула боковые пуговицы на юбке и стащила ее через голову. Затем она сняла колготки и медленно стянула крохотные трусики, оставшись голой ниже пояса. На ней все еще оставался обтягивающий джемпер. После минутного колебания она сняла и его, оставшись в черном кружевном лифчике. Его чаши сжимали полную, упругую и мягкую грудь. Грудь Полине не хотелось обнажать. Для нее это было гораздо интимнее, чем показать все остальное. Полине казалось, что у нее слишком большая грудь.